Давно закончилась Великая Отечественная война, но ещё долго будут звучать её отголоски в судьбах людей. Один из них – история, которую рассказала Малькова Мария Александровна о себе Анне Александровне Ильиной. Анна Александровна не профессиональный писатель и никогда не была им. Но эта история так запала в душу последней, что она решила написать рассказ. Как самый настоящий писатель, она использует и лирические отступления, и эмоциональную окраску, присущие любому литературному произведению, и которые использует любой автор, чтобы произведение «заиграло», но основная сюжетная линия сохранена полностью. Сегодня Анна Александровна проживает в г. Сызрань, но часто наезжает в Тёпловку к председателю ветеранской организации села Надежде Васильевне Цимбалистой. В один из приездов она привезла и прочитала подруге этот рассказ, который так потряс обеих женщин. Надежда Васильевна Цимбалистая принесла этот рассказ в редакцию газеты «Наш край», чтобы мы смогли познакомить и вас, дорогие читатели, с этой удивительной, но такой жизненной и трогательной историей. Итак…
«Вот оно, солнце осеннее припекает, словно напоследок нагреть всё хочет, чтоб до весны хватило. А воздух прозрачный такой: листвой пахнет и отрезвляет… Скоро зима, мечтать хватит: холода впереди», - Мария не любила осень, но почему-то в этом году сердце радовалось разноцветной листве, денькам погожим, прохладным ночам, хорошему урожаю. Всё уродилось, слава Богу! Да и сама она, словно яблочко наливное, статная, аккуратная, спокойная. Мужики в селе, коих на пальцах пересчитать можно, глаза об неё сломали, а она – строгая и скромная, но кто пристанет – не обрадуется. Муж Марии Иван, как ушёл в 1941-ом на фронт, так и не вернулся. Первые полгода письма приходили, потом только ожидание. И так 17 лет неизвестности. Но Мария всем заявила: «Раз похоронки не было, значит, жив он. Буду ждать». С каждым годом всё меньше оставалось надежды, да и тосковать было некогда: работа, дом, хозяйство, сынок Феденька подрастал. Но ведь и не одна она такая: полсела было вдовушек, никто не жаловался, старались деток на ноги поставить. Привыкла Мария. Сначала одна, потом с Федей справлялись с хозяйством. Да и сосед, дед Тихон, был золотым человеком. Хоть и старенький, но всегда старался чем-то пособить, да и Феденьку многому научил. Во время войны этот дедок был одним мужиком на всю улицу, помогал всем, подбадривал: «Держитесь, девоньки, прорвёмся»! Девиз у него такой был.
Мария домывала крыльцо, когда скрипнула калитка.
- А, Тихон Васильевич, заходи!
- Здорово, Марусечка, чистоту наводишь?- Тихон сел на лавочку, достал кусок газеты, кисет, скрутил цигарку и довольный закурил. Мария выплеснула воду, вытерла руки о передник и присела рядом.
- Ты, девонька моя, скажи, когда кабанчика колоть?- прищурил глаз Тихон.
- Обожди, морозы пусть начнутся, да и сало нарастет.
- И я так подумал, Маруся, не стоит торопиться. Как Федюнька?
- В клуб собирается, на танцы.
- Вылитый Иван становится. Вот гляжу я на него, Марусь, весь в отца. И горячий ведь такой же, эх, девчата, держись!
- Это да… Жаль Ваня не видит.
- Видит он всё, Марусенька, и радуется: продолжение рода!
- И ты туда же! Вот чует сердечко: живой!
- Марусь, сколько же лет прошло, зачем себя тешить, девонька…
Мария положила голову деду на плечо, и по её щеке тихонько скатилась слеза.
- Вот старый ты уже, Тихон Васильевич, а как дышать возле тебя хорошо: солярка, одеколон, табак, всё смешалось – мужиком пахнет, дай, нанюхаюсь.
Тихон обнял Марию, подмигнул хитро:
- А, можа, я, девонька, не только хорошо пахну, я, можа, ишшо кой-чего могу!
- Ах ты, соблазнитель старый, Дон Жуан, - Мария развязала передник и шлёпнула Тихона по плечу.
- Э, не шибко, не шибко! Я же шучу! – Тихон, держась за спину, засеменил к калитке. Мария не выдержала, села на траву и рассмеялась. Тихон тоже захихикал.
- Приходи завтра, Васильич, пироги будут!
- А то! - дед зашаркал домой, смешно переставляя ноги. Мария пошла в баню подбросить дров: Федя днём затопил. В печке весело трещали дрова: «Будет банька – будет жар, будет банька – будет пар»! Когда сеяла муку, калитка снова скрипнула.
- Хозяюшка, воды налей, - на крыльце стоял путник. Ботинки тряпьём каким-то перемотаны, видно большие, портки на нём в дырьях, поверх пиджака кофта женская. Небритый, заросший доходяга. «Ой, - сказало Марусино сердце. - До чего жизнь людей не жалеет. Покидало тебя, отец», - подумала, сама ковш воды начерпала в сенях, подала. Путник с жадностью выпил всё, аж струйки по бороде побежали.
- Спасибо, - протянул ковш, а сам смотрит из-под лохматых бровей пристально, а под глазами круги синие.
- Ты, отец, заходи, покормлю!
- Спасибо, хозяюшка…
- А знаешь что? У меня банька готова, иди, вымойся, потом за стол.
Незнакомец благодарно кивнул.
- Я сейчас! - Мария побежала в дом, где стоял комод с вещами. Взяла нижнее бельё, рубашку и брюки из вещей Ивана, которые бережно хранила.
- Возьми, отец, вещи хорошие. Вот и полотенце возьми.
Мужчина закивал и пошёл за Марией, которая проводила его до бани.
На дворе смеркалось, за Федей зашли парни.
- Мам, кто там у нас? - спросил сын, закрывая калитку.
- Да путник какой-то зашёл, я его в баню отправила.
- Доверчивая Вы, мама, всех домой заводите!
- Мал ещё матери указывать, - Мария пошла в дом. Ребята ушли, снова хлопнула калитка. «А что, и в голод люди последним куском делились, а сейчас уж грех не покормить. На том и душа русская держится – поделиться надо. Вот щи и каша остались, пусть горемыка покушает», - думала она, собирая на стол. Через полчаса нежданный гость вошёл в дом.
- С лёгким паром!
- Спасибо, хозяюшка, как заново родился!
- Это вещи мужа моего, Вани. С войны не пришёл… Ты носи их, отец, на доброе здоровье.
- Долго берегла, - он вскинул на неё заросшие бровями глаза.
- Долго. У меня ещё есть. Пока жива – беречь буду, - со вздохом сказала Мария. - Иди, поешь со мной.
- Как зовут тебя, отец?
- Дядя Лёша я, - хрипло ответил незнакомец. Зайдя в дом, он перекрестился.
- Ну и пахнет у тебя, - он потёр ладони, прошёл на кухню и небрежно так бросил кепку на гвоздь за спиной, который всегда торчал над дверью.
«Ой, - сказало Марусино сердце во второй раз. - Совсем как Ваня мой».
Она стала внимательно всматриваться в мужчину: перебитый нос, выцветшие глаза, шрам на щеке, лохматые брови, седой. «Нет-нет, Ваня мой моложе по возрасту, и ростом выше, и в плечах косая сажень. Первый парень на селе был. Нет, этот совсем доходяга: в чём душа держится. Не у одной меня есть такие гвозди», - успокаивала она себя.
- Дядя Лёша, куда путь держишь?
- В район иду, к родным…
- Откуда?
- Из Куйбышева я…
- Ну, садись. Вот щи, стопочку будешь?
- Не откажусь.
Мария достала бутылочку самогона, который приносил ей дед Тихон на всякие лекарства-растирания.
- Налей и себе, хозяюшка!
Почему-то она впервые не отказалась и принесла себе рюмку.
- Давай за твою доброту,- сказал дядя Лёша.
- Нет, давай за тебя, чтобы жизнь твоя наладилась.
Гость смахнул слезу и выпил. Мария тоже выпила и задохнулась.
- Ну, Тихон, спирт ведь.
- Хороший сосед? – путник рассмеялся.
- Ой, хороший! Старенький жалко, пожил бы подольше: жалельщик он мой…
- Вкусно, - путник наворачивал щи.
- Кушай, ещё подолью, - Мария захмелела, опять Ивана вспомнила. - Дядя Лёша, а ты воевал?
- Воевал… - горько сказал он. - Да не своей волей в плен попал, в концлагерь. Смотри. – Он показал выжженный на руке номер. – Не знаю, каким чудом жив остался. Наши освободили, но оказалось: веры нам нет. Попал уже в наш лагерь, предателем называли. Ну, я сгоряча… ещё себе добавил. А какой я предатель? - слёзы текли по щетине. Мария тоже вытирала слёзы.
- И такое, отец, бывает. Не повезло тебе, зато живой! У нас вон полсела не вернулось. Да и нам, бабам, ой, как хватило! Всё ведь на нас, стариках и детях было… А этот груз мы знаешь почему выдержали? Потому что ждали! Вот пока война шла, я всё думала: сказали бы мне: вот там-то и там-то Иван твой обессиленный помощи ждёт, пошла бы босиком по снегу, по льду, по грязи. Ноги пусть в кровь, но дошла бы до него, доползла бы и вытащила, - Мария вытерла щёки. Мужчина вдруг выбежал из дома.
- Дядя Лёша, ты куда? – крикнула Мария, а про себя подумала: «Наверное, желудок от еды схватило».
- Вот из-за вас, Марусенька, мы и выжили, из-за любви и веры вашей. Она нам силу давала, из беды вытаскивала. Босая, окровавленная, но такая сильная вера ваша,- вернувшись через некоторое время, сказал гость. Марии хотелось много-много рассказать этому человеку, только она видела, что он уже валится с ног от усталости.
- Спасибо, всё вкусно хозяюшка, - дядя Лёша собрал пальцем все крошки со стола и кинул их в рот.
«Ой, как мой Ваня бывало»,- в третий раз сказало Марусино сердце.
- Дядя Лёша, я постелю тебе на кухне, на полу.
- Вот спасибо!
За окном в темноте опять скрипнула калитка. Это Федя с танцев пришёл.
- Мама, Вы что, ночевать его пустили? – он раздул ноздри, сделал недовольное лицо. Мать обняла его.
- Так надо, сынок. Ты и сам раздевайся да ложись.
Мужчины уснули. За стеной едва слышно посапывал Федя, ну кухне – тяжело дышал путник. Только Мария не могла уснуть: «Боже мой, что же это? Сердце никак не унимается… У Вани моего шрам был возле локтя. Когда гусеницу у трактора ремонтировал, инструмент слетел и перебил кость. Открытый перелом был, даже в Куйбышев возили». Мария хорошо помнила этот шрам. Она зажгла свечу и пошла на кухню. Дядя Лёша тихонько похрапывал, лёжа на спине и закинув руки за голову, так же, как когда-то её Ваня. Мария бесшумно, стараясь не разбудить, приблизилась. Так вот же он, этот шрам! Таких совпадений быть не может!
- Вааааня!
- Машенька моя! Узнала… Не хотел я вас позорить, увидеть только хотел…
- Его ведь не обманешь, сердце-то… Мученик ты мой, - она, заливаясь слезами, целовала шрам, перебитый нос, колючие заросшие щёки. Прибежал Фёдор с тяжёлым утюгом в руках.
- Ах ты, гад! Тебя в дом пустили, а ты… Маманя, Вы живы?
- Федька! Федюнька! Зажги скорее свет! Это ведь папка твой! Он вернулся!
- Нет, мама! Вы что? Мой папка герой! Вон карточка на стене! Я на него похож, все говорят!
Щёлкнул выключатель.
- Сын, иди ко мне, я ведь, когда уходил на фронт, только знал, что мать родить должна…
Иван обеими руками прижал к себе жену и сына. И Федька, такой же, как отец в молодости косая сажень в плечах, зарыдал, как мальчишка, сначала от разочарования, что отец не тот герой, как он думал все эти годы. Потом это были слёзы счастья от того, что это родные отцовские руки прижимают его к родной отцовской груди, что его отец жив и теперь они навсегда вместе.
Долго они сидели втроём, вот так обнявшись и, все трое испытывали такое необыкновенное чувство, одно на троих, что в нашей жизни счастьем зовётся. А в это время над домом раскрывала свое покрывало Богородица-матушка, которой дед Тихон молился за Марусю, за её доброту, веру, надежду и любовь.
Анна ИЛЬИНА (обр. Г. Смирновой).
|